Мир позавчера - Страница 68

Сегодня мы, жители западных государств, с детства обучаемся универсальному моральному коду, каждую неделю провозглашаемому в церквях и кодифицированному в законах. Шестая христианская заповедь просто гласит: “Не убий”, не проводя различий между гражданами собственной страны и гражданами других государств. Затем, после по крайней мере 18 лет такого внедрения морали, мы готовим из молодых мужчин солдат, даем им оружие и отдаем им приказ забыть теперь все прежнее обучение, запрещающее убивать.

Неудивительно, что многие современные солдаты не могут заставить себя в битве целиться во врага и стрелять. Те, кто все-таки убивает, часто долго страдают от посттравматического стресса (например, так случилось примерно с третью американских солдат, служивших в Ираке или в Афганистане). Вернувшись домой, они вовсе не хвалятся убийствами; они страдают от ночных кошмаров и не желают говорить о том, что пережили, кроме как с другими ветеранами. (Представьте себе, если вы сами не ветераны, какие чувства испытывали бы в отношении американского солдата, который гордо в деталях описывал бы вам, как он убивал иракца или даже нацистского солдата во время Второй мировой войны.) На протяжении жизни мне сотни раз приходилось разговаривать с американскими и европейскими ветеранами, причем некоторые из них были моими близкими друзьями или родственниками, но ни один ни разу не рассказывал мне о том, как убивал, — в отличие от многих из моих новогвинейских друзей.

Представители традиционных новогвинейских сообществ с самого раннего детства видели воинов, отправлявшихся в бой или возвращавшихся обратно, видели раны своих родных, людей из своего клана, убитых врагами, слышали рассказы об убийствах, воспринимали войну как идеал жизни мужчины, наблюдали, как воины-победители с гордостью говорят об убийствах и получают за это похвалу. Вспомните мальчиков дани-вилихиман, с возбуждением тыкающих своими маленькими копьями в умирающего воина асук-балек, шестилетних вилихиман, пускающих стрелы в шестилетних видайя под руководством своих отцов (глава 3). Конечно, новогвинейцы не чувствуют внутреннего конфликта в связи с убийством врага; им не приходится переучиваться.

Если задуматься, то для американцев, достаточно старых, чтобы помнить нападение японцев на военно-морскую базу в Перл-Харборе (рассматриваемое нами как предательство и преступление, потому что ему не предшествовало объявление войны), яростная ненависть к врагам и жажда мести, подобные тем, которым представители традиционных народностей учатся у своих старших, не покажутся такими уж далекими. Мы, американцы 1940-х годов, выросли в атмосфере, пропитанной ненавистью в отношении демонов-японцев, которые действительно совершили ужасные жестокости в отношении нас и других народов (вспомните хотя бы Батаанский марш смерти, Сандаканский марш смерти, Нанкинскую резню и другие подобные события). Яростная ненависть и страх перед японцами стали широко распространены даже среди гражданских лиц, которые никогда не видели живого" японского солдата или мертвое тело родственника-американца, убитого японцами; мои новогвинейские друзья тела своих родичей видели. Сотни тысяч американцев пошли добровольцами, чтобы убивать сотни тысяч японцев, часто в рукопашных схватках лицом к лицу, с использованием штыков и огнеметов. Солдаты, убившие особенно много японцев или проявившие особенную храбрость, публично награждались медалями, а те, кто погиб в бою, после смерти превозносились как герои, умершие достойной смертью.

Затем, менее чем через четыре года после Перл-Харбора, нам, американцам, велели перестать ненавидеть и убивать японцев и забыть лозунг, который доминировал в американской жизни: “Помните Перл-Харбор!” Многие американцы, жившие в то время, всю оставшуюся жизнь боролись с тем, чему их научили, а потом велели забыть, — особенно если события задели их лично, например, если они пережили Батаанский марш смерти или если их родные и друзья не вернулись с войны. Однако это наследие было следствием всего четырех лет испытаний, в которых большинство не принимало личного участия. Пережив антияпонскую истерию во время Второй мировой войны, я не нахожу удивительным то ликование, которым дани-вилихиман встречали убийства дани-видайя, когда такое отношение внедрялось в них десятилетиями и обучения, и личного опыта. Жажда мести — не слишком похвальная страсть, но ее нельзя игнорировать. Ее следует понять, признать и работать с ней, пытаясь найти иные методы, кроме отмщения.

Часть 3. Молодые и старые

Глава 5. Воспитание детей

Сравнение традиций воспитания детей

Во время одного из визитов на Новую Гвинею я познакомился с молодым человеком по имени Эну, история жизни которого показалась мне примечательной. Эну вырос в местности, где воспитание детей было очень репрессивным, где дети несли тяжелую ношу обязанностей и чувства вины. Когда Эну исполнилось пять лет, он решил, что такой жизни с него хватит. Он покинул своих родителей и большинство родственников и переселился в другое племя, в деревню, где жили его родичи, выразившие готовность о нем заботиться. Там Эну оказался в обществе, где практиковалось невмешательство — нечто прямо противоположное обычаям его родной общины. Считалось, что маленькие дети сами несут ответственность за свои действия, им разрешалось делать все, что они хотят. Например, если малыш играл рядом с огнем, взрослые не вмешивались. В результате у многих взрослых в деревне были следы ожогов — наследие их неосторожности в детстве.