Это различие между государствами и маленькими централизованными сообществами — главная причина того, почему государства вообще существуют. Политологи давно спорят о том, как возникли государства и почему массы подданных терпят своих королей, конгрессменов и их бюрократов. Политические лидеры не производят для себя продовольствия, они живут за счет продовольствия, производимого крестьянами или фермерами. Как сумели наши вожди убедить или заставить нас кормить их и почему мы позволяем им оставаться у власти? Французский философ Жан-Жак Руссо предполагал — правда, без всяких доказательств, подтверждающих его предположения, — что правительства возникают в результате рациональных решений масс, которые понимают, что их собственные интересы будут лучше соблюдаться под властью вождя и бюрократии. Но ни в одном случае формирования государства, известном историкам, не было замечено столь предусмотрительного расчета. Напротив, государства сформировались из вождеств благодаря конкуренции, завоеваниям, внешнему давлению: вождество с наиболее эффективным руководством более успешно противостояло врагам и побеждало в конкуренции с другими вождествами. Например, между 1807 и 1817 годами дюжины отдельных вождеств зулусов Юго-Восточной Африки, традиционно воевавшие друг с другом, были объединены в государство под властью вождя по имени Дингисвайо, который победил всех соперничавших между собой вождей благодаря тому, что лучше умел собирать армию, разрешать споры, управлять побежденными вождествами и своими собственными землями.
Несмотря на воодушевление, связанное с военными действиями, и их престижность, члены племен лучше, чем кто-либо, знают, какие страдания причиняет война: постоянное ощущение опасности, боль из-за гибели близких. Когда колониальным властям удавалось положить конец межплеменным войнам, представители племен признавали улучшение уровня жизни, которого сами они достичь не могли, потому что в отсутствие централизованного управления не могли прервать цепь кровной мести. Антрополог Стерлинг Роббинс записал со слов представителей народности ауяна с Нагорья Новой Гвинеи:
...Жизнь стала лучше с тех пор, как пришло правительство, потому что человек теперь может есть, не оглядываясь через плечо, и может выйти из дома утром помочиться, не опасаясь, что его застрелят. Все мужчины признавались, что испытывали страх, сражаясь. Они смотрели на меня, как на умственно неполноценного, когда я об этом спрашивал. Воины признавались, что видят кошмары: им снится, что они оказались отрезаны от своих во время сражения и не могут найти дороги обратно.
Такая реакция объясняет удивительную легкость, с которой маленький патруль австралийских военных и местных полицейских смог положить конец межплеменным войнам на территории, которая потом стала независимым государством Папуа — Новая Гвинея. Явившись в воюющую деревню, представители правительства купили свинью, застрелили ее, чтобы продемонстрировать силу огнестрельного оружия, разрушили укрепления вокруг деревни и конфисковали щиты у всех воюющих групп, чтобы сделать самоубийственным любое противостояние. При этом им пришлось также застрелить нескольких новогвинейцев, которые осмелились напасть на пришельцев. Конечно, будучи людьми практическими, новогвинейцы оценили силу огнестрельного оружия. Однако невозможно было предсказать, что они так легко откажутся от войн, которые они вели тысячи лет, и каждое новое поколение с детства слышало восхваления военных подвигов, этой главной гордости каждого мужчины.
Объяснение этого удивительного исхода заключается в том, что новогвинейцы оценили преимущества гарантированного государством мира, который они сами, без вмешательства правительства, установить не могли. Например, в 1960-е годы я провел месяц на недавно умиротворенной территории Нагорья Новой Гвинеи, где 20,000 горцев, которые за десятилетие до этого постоянно воевали друг с другом, теперь жили мирно под наблюдением одного австралийского офицера и нескольких местных полицейских. Да, офицер и полицейские имели огнестрельное оружие, а новогвинейцы — нет. Однако если бы новогвинейцы на самом деле хотели возобновить войну друг с другом, им было бы очень легко перебить представителей правительства ночью, а то и устроить засаду днем. Они даже не пытались этого сделать. Это показывает, что местные жители оценили величайшее преимущество государственного управления: поддержание мира.
Приводил ли контакт с европейцами к усилению или ослаблению межплеменных войн или вообще не влиял на них? На этот вопрос нелегко дать прямой ответ, потому что если считать, что соприкосновение с европейцами влияет на интенсивность традиционных военных действий, то приходится автоматически отказать в доверии любому отчету стороннего наблюдателя на том основании, что само присутствие наблюдателя повлияло на наблюдаемый процесс и результаты наблюдения не отражают исходного положения вещей. Лоренс Кили использовал аналогию с арбузом: если предположить, что арбуз белый внутри и становится красным, лишь когда его разрезают ножом, то как можно доказать, что арбуз был красным изначально? Как можно узнать, какого он цвета?
Впрочем, многочисленные археологические данные и устные рассказы о войнах, происходивших до контакта с европейцами, делают малоправдоподобным предположение, будто традиционные народы были мирными до тех пор, пока не явились злобные европейцы и все не испортили. Нет сомнений в том, что контакты с европейцами или знакомство с другими формами государственного управления в конце концов почти всегда приводят к окончанию или ослаблению военных действий, потому что ни одно правительство не желает, чтобы войны мешали управляемости его территорий. Опыт этнографических наблюдений показывает, что в первый момент контакт с европейцами может привести как к обострению, так и к ослаблению межплеменных войн. Причины этого одни и те же — появление европейского оружия, новых болезней, новые возможности торговли, увеличение или сокращение запасов продовольствия.