Алан Холмберг, “Кочевники Лонгбоу” (Nomads of the Long Bow, p. 89). “Количества пищи, при случае съедаемой [боливийскими индейцами сирионо], поразительны. Не является чем-то необычным, чтобы они вчетвером за один раз съели пекари весом в 60 фунтов. Когда мясо имеется в изобилии, мужчина за 24 часа может съесть до 30 фунтов. Однажды в моем присутствии двое индейцев съели за день шесть паукообразных обезьян, весивших от 10 до 15 фунтов каждая, а вечером жаловались, что голодны”.
Ливио Чиприани, “Андаманские островитяне” (The Andaman islanders, р. 54). “Умывание для онге [жителей Андаманских островов в Индийском океане] означает раскрашивание себя, чтобы отвадить злых духов и избавиться, как они говорят, от запаха свиного жира после колоссальной оргии, которая следует за особенно удачной охотой, когда даже они находят вонь чрезмерной. Такие оргии приводят островитян к ужасающему несварению желудка на несколько дней; за ними следует явно инстинктивная замена рациона на сырые или вареные овощи. Трижды на протяжении 1952-1954 годов я присутствовал на торжественных пирах, где угощали свининой и медом. Онге ели до тех пор, пока едва не лопались, а потом, еле способные двигаться, устраивали “умывание”в виде масштабной раскраски”.
Там же, р. 117. “Когда начинается отлив, косяки рыбы [сардин] оказываются отрезаны рифами, окружающими остров со всех сторон, и онге бросают все, садятся в каноэ, путешествуют от заводи к заводи и наполняют уловом свои каноэ. Вода буквально кишит рыбой, и онге продолжают ловить ее до тех пор, пока не наполнят все, что только можно. Нигде больше в мире я не видел такой бойни. Сардины в окрестностях Андаманских островов несколько крупнее обычных, некоторые весят полкило или больше. Мужчины, женщины и дети лихорадочно работают, погружая руки в колышущуюся массу рыбы, так что потом воняют ею несколько дней. Все жарят и едят рыбу, пока не оказываются (временно) не в силах больше есть. Остатки улова раскладывают на импровизированных решетках и разводят под ними костры из зеленых веток для копчения. Когда через несколько дней все бывает съедено, ловля начинается снова. Так и продолжается неделями, пока косяки не минуют острова”.
Эти истории иллюстрируют способы, с помощью которых люди приспосабливаются к амплитуде маятника, часто, но нерегулярно раскачивающегося от голодовки до обжорства на протяжении всей нашей эволюционной истории. В главе 8 я приводил причины частого голода в условиях традиционного образа жизни: нехватку продовольствия, связанную с непредсказуемыми результатами охоты, непогоду, более или менее предсказуемые сезонные вариации доступности пищи, непредсказуемые погодные условия, меняющиеся от года к году, незначительные или отсутствующие возможности запасать и хранить излишки продовольствия, отсутствие государственного управления или других способов организовать хранение продовольствия, его транспортировку и обмен между большими территориями. В таблице 11.2 приведены некоторые случаи обжорства в традиционных сообществах в разных регионах мира, когда еда делается доступной в изобилии.
В таких условиях традиционного существования индивиды, обладающие “бережливым” генотипом, оказываются в выигрышном положении, поскольку могут запасать больше жира во времена изобилия, сжигать меньше калорий в скудные времена и таким образом легче переживать голод. Большинству людей, за исключением наших современников, характерный для западного образа жизни страх перед ожирением и клиники для его лечения показались бы нелепыми, полной противоположностью традиционному здравому смыслу. Те гены, которые сегодня предрасполагают нас к диабету, могли раньше помогать пережить голод. Точно так же наша любовь к сладкой и жирной пище и к соленому, предрасполагающая к диабету и к гипертонии, когда соответствующие желания так легко удовлетворить, раньше заставляла искать редкие и ценные питательные вещества. Обратите внимание на иронию эволюции, которую я отмечал и в отношении гипертонии. Те из нас, чьи предки лучше всего переносили голод в африканской саванне десятки тысяч лет назад, теперь подвергаются самому высокому риску умереть от диабета, связанного с изобилием продовольствия.
Таким образом, стиль жизни “то густо, то пусто”, традиционно присущий всем человеческим популяциям, привел к естественному отбору генов в направлении “бережливого” генотипа, который хорошо нам служил в тех условиях, но сегодня привел к тому, что буквально все популяции, ведущие западный образ жизни с его непрерывным изобилием пищи, приобрели предрасположенность к диабету. Но тогда почему же, если наши рассуждения верны, индейцы пима и жители Науру — рекордсмены по распространенности диабета? Я думаю, дело в том, что они в недавнем прошлом подверглись исключительной селекции в пользу “бережливого” генотипа. Пима изначально разделяли с другими индейцами периодически случающиеся голодовки. Потом они пережили длительный период голодания и отбора в конце XIX века, когда белые поселенцы, разрушившие ирригационную систему индейцев, лишили их урожая. Те пима, которые выжили, были еще лучше, чем другие индейцы, генетически приспособлены переносить голод, запасая жир, когда пища бывала доступна. Что касается островитян Науру, то они пережили две сильнейшие волны естественного отбора в пользу “бережливого” генотипа, за которыми последовал период “кока-колонизации”.
Во-первых, как и другие обитатели островов Тихого океана (но в отличие от населения континентальных регионов), популяция жителей Науру была основана людьми, некогда совершавшими на каноэ длившиеся несколько недель путешествия между островами. По многочисленным достоверным данным, при таких длительных переходах многие или большинство плывших в каноэ умирали от голода; выживали только те, кто изначально имел больше всего жировых запасов. Поэтому-то жители островов Тихого океана в целом имеют тенденцию к полноте.