Два других исследования были проведены Артуром Соренсеном и Джин Джексон в районе реки Ваупес на границе Колумбии и Бразилии на северо-западе долины Амазонки. Примерно 10,000 индейцев, говорящих на 21 языке, принадлежащих к четырем различным языковым семьям, культурно сходны между собой и добывают средства к существованию земледелием, рыболовством и охотой в тропических дождевых лесах. Как и аборигены района Кейп-Кируир, индейцы долины реки Ваупес лингвистически экзогамны, но более строго придерживаются этого принципа (из более тысячи браков, изученных Джексон, только один, возможно, был заключен в пределах одной языковой группы). Если мальчики, став взрослыми, остаются в родительском длинном доме, где выросли, то девочки из других длинных домов и языковых групп после свадьбы переселяются в длинные дома мужей. В каждом данном длинном доме есть женщины, происходящие из нескольких языковых групп (в доме, исследовавшемся Соренсеном, таковых было три). Все дети с младенчества учатся языкам как матери, так и отца, а потом и языкам других женщин, живущих в длинном доме. Таким образом, все в длинном доме знают четыре языка (язык мужчин и три языка женщин); большинство также узнают другие языки от посетителей.
Только после того как индейцы долины реки Ваупес достаточно хорошо осваивают язык, слушая и пассивно знакомясь со словарем и произношением, они начинают на нем говорить. Они старательно разделяют языки и добиваются правильного произношения. Индейцы говорили Соренсену, что им требуется от года до двух, чтобы научиться бегло говорить на новом языке. Большое значение придается правильности речи, а использование в разговоре слов из других языков считается постыдным.
Эти примеры из жизни малочисленных сообществ на двух континентах и на Новой Гвинее позволяют предположить, что социально усвоенный мультилингвизм был обычным в нашем прошлом, а одноязычие или полученное в школе знание нескольких языков в современных государствах — феномен новый. Однако такое предположение лишь умозрительно и нуждается в оговорках. Возможно, одноязычие характеризовало некоторые малочисленные народности в областях с малым разнообразием языков или подвергшиеся недавней языковой экспансии, как это имело место в высоких широтах или среди инуитов восточной Аляски. Для более твердого обоснования этого заключения требуются систематические исследования с использованием стандартного определения мультилингвизма.
Зададимся теперь вопросом: приносит ли многоязычие или двуязычие в целом пользу человеку, в целом вред или это примерно то же самое с точки зрения пользы, что и монолингвизм? Я опишу несколько поразительных и недавно обнаруженных практических преимуществ двуязычия, которые могут произвести на вас большее впечатление, чем привычное утверждение о том, что “изучение иностранного языка обогащает вашу жизнь”. Здесь я буду обсуждать только влияние двуязычия на индивида. Вопрос о том, полезен или вреден билингвизм для общества в целом, будет рассмотрен позже.
В современных развитых странах, в частности в Соединенных Штатах, где на протяжении 250 лет в население вливалось Значительное число не говорящих по-английски иммигрантов, проблема двуязычия активно обсуждается. В США часто выражается мнение о том, что билингвизм вреден, особенно для детей иммигрантов, которым он препятствует в освоении преимущественно англоговорящей культуры США и которым лучше не изучать родной язык их родителей. Такой взгляд активно поддерживается не только урожденными американцами, но и родителями первого поколения иммигрантов, родившихся уже в Америке, такими, например, как мои бабушка и дедушка, а также родители моей жены. Все они старались не говорить на идише и по-польски соответственно в присутствии своих детей, чтобы последние быстрее выучили английский. Дополнительным основанием для такого отношения со стороны коренных американцев является страх и подозрительность ко всему иностранному, включая иностранный язык, и озабоченность и коренных американцев, и иммигрантов тем, что дети могут быть дезориентированы, общаясь одновременно на двух языках. Еще одна причина подобного отношения — представление о том, что овладение английским языком будет более успешным, если дети будут говорить только на одном языке. Такие рассуждения кажутся вполне логичными: ребенок, изучающий два языка, должен освоить вдвое больше звуков, слов и грамматических структур, чем одноязычный ребенок; каждому языку он сможет уделить всего половину учебного времени, так что возникает опасение, что ребенок-билингва в результате будет плохо говорить на двух языках, вместо того чтобы хорошо говорить на одном.
Вроде бы это действительно так: исследования, проводившиеся в Соединенных Штатах, а также в Ирландии и Уэльсе в 1960-е годы, показали, что дети-билингвы заметно отставали от одноязычных сверстников, более медленно осваивали язык и в конце концов овладевали меньшим словарным запасом на обоих языках. Однако со временем выяснилось, что эти выводы — следствие неверных подсчетов, в ходе которых игнорировались другие переменные, связанных с двуязычием. В Соединенных Штатах в большей степени, чем в других странах, двуязычие ассоциируется с бедностью. Когда американских билингв сравнивали с их говорящими только по-английски сверстниками, последние, как правило, происходили из более обеспеченных семей, посещали лучшие школы, имели более образованных и богатых родителей, работающих на более высоких должностях и обладающих более обширным словарным запасом. Одни эти факторы уже могли объяснять более низкие лингвистические достижения двуязычных детей.